Единая судебная практика и однообразие подходов к разрешению аналогичных споров являются одними из основных показателей стабильности правовых отношений. Особенное значение судебной практики как источника правового регулирования было отмечено Европейским судом по правам человека в решении по делу Серков (Serkov) против Украины, № 39766/05, 7 июля 2011 года. В частности, ЕСПЧ указал на неприемлемость пересмотра сложившейся судебной практики без разъяснения причин такого пересмотра. (В упомянутом деле Суд констатировал нарушение статьи 1 Протокола 1 вследствие изменения к подходам толкования налогового законодательства).
Принимая во внимание тенденцию к наследованию и заимствованию российского опыта национальной законодательной и судебной властью, мы не смогли оставить без внимания и своих комментариев постановление Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ (от 19 июня 2012 года по делу № 1831/12). Ведь этот документ может стать действительностью также и для нас, если изложенные в нем доводы будут восприняты отечественными судьями. Вместе с тем, противоречивость содержащегося в решение высшей судебной инстанции вывода была отмечена юридическим сообществом, как практикующей его частью, так и научно-изыскательной.
Итак, Высший Арбитражный Суд РФ по итогам рассмотрения в порядке надзора дела по иску ЗАО «Русская телефонная компания» к ООО «Сони Эрикссон Мобайл Коммюникейшнз Рус» пришел к заключению о том, что соглашение о разрешении споров не может наделять только лишь одну сторону контракта правом на обращение в компетентный государственный суд и лишать другую сторону подобного права. Далее Суд заключил, что такое соглашение является недействительным как нарушающее баланс прав сторон. Следовательно, сторона, право которой нарушено таким соглашением о разрешении споров, также вправе обратиться в компетентный государственный суд, реализовав гарантированное право на судебную защиту на равных со своим контрагентом условиях. ВАС РФ сослался на то, что «стандарты обеспечения справедливого разбирательства гражданских споров, свойственные государственному правосудию, распространяются и на альтернативные способы разрешения споров, в частности на третейское (арбитражное) разбирательство (по этому поводу приведена цитата из решения Европейского суда по правам человека от 28.10.2010 № 1643/06 «Суда против Чешской Республики»).
|
Наталия Иваницкая |
Следует отметить, что доминирующая позиция российских судов, сложившаяся до момента принятия данного постановления от 19 июня 2012 года по делу № 1831/12, допускала возможность закрепления такого формального неравенства со ссылкой на подчинение договорных отношений принципу свободы договора.
Фабула спора, который был инициирован истцом, неоригинальна: ненадлежащее исполнение договора стороной поставщика. Вместе с тем, в контракт была включена юрисдикционная (пока назовем ее так) оговорка, которая не ограничивала сторону поставщика в обращении в компетентный суд, в то время как покупатель (истец) имел возможность обратиться исключительно в арбитраж.
Высший Арбитражный Суд РФ посчитал, что из содержания соглашения о разрешении споров следует, что оно содержит в себе не только арбитражную оговорку, но и элементы пророгационного соглашения, поскольку определяет возможность передачи споров, как в международный коммерческий арбитраж, так и в государственный суд.
На наш взгляд, данное замечание не представляется бесспорным и именно его следует считать основой (точнее толчком) той позиции, которая изложена в настоящем постановлении.
Итак, в какой части указанного условия о разрешении споров следует искать пророгационное соглашение? Очевидно, Суд посчитал, что таковым является примечание о том, что поставщик может обратиться также и в суд компетентной юрисдикции. Однако чтобы говорить о том, что данное положение является пророгационным соглашением (или его элементом), оно должно было бы содержать ссылку на конкретную государственную юрисдикцию стороны договора, чего в нем нет, а сказано только, что сторона может обратиться еще и в государственный суд. Из этого следует, что данный «элемент» пророгационного соглашения, вероятно, остался бы без применения из-за отсутствия в нем прямой отсылки к конкретной государственной юрисдикции договорных сторон.
В контексте констатируемого Судом «неравенства» сторон для нас открытыми остаются два вопроса, которые заставляют усомниться в обоснованности выводов Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ.
Первый вопрос состоит в применимости к рассматриваемой ситуации выводов Европейского суда по делу «Суда против Чешской Республики». Ведь в указанном деле речь шла о том, что арбитраж, в котором предстояло рассматривать дело заявителя, не мог обеспечить беспристрастного (справедливого) судебного разбирательства. Именно поэтому отказ государственным судом от рассмотрения дела по сути был признан нарушением права на доступ к правосудию, который гарантируется статьей 6 Конвенции.
Второй вопрос состоит в том, что условное неравенство сторон, проявившееся в закреплении положения разрешении споров, не имеет прямой и очевидной юридической связи с неравенством сторон непосредственно при рассмотрении спора в суде или арбитраже. Ведь Европейский суд не отрицает возможности того, что арбитраж может предоставить сторонам такие же гарантии, как и государственный суд (Литгоу и др. против Великобритании, решение от 8 июля 1986 года, § 201). При этом отказ от судебной юрисдикции в пользу арбитража не является нарушением или предпосылкой к нарушению гарантий на справедливый суд. Поэтому вряд ли можно было бы рассматривать данное договорное положение как отказ от судебной защиты, которое было ничтожным в силу прямого указания закона.
Резюмируя, мы бы хотели сделать оговорку о том, что обоснование пересмотра судебной практики должно отвечать принципу верховенства права, понимание которого не может основываться на контекстуальном и/или избирательном применении прецедентов ЕСПЧ или выводов другого авторитетного органа.
Наталия Иваницкая, старший юрист АО Arzinger, адвокат, к.ю.н.,
судья постоянно действующего Третейского суда при Ассоциации «Фондовое партнерство»
